Некоторые вопросы теории

История науки убедительно показывает, что естествоиспытатели не могут обойтись без философии, что они вынуждены осознанно или стихийно прибегать к ней при выборе путей подхода к решению задачи исследования, при сборе фактического материала и, особенно, при обобщении его. Нейтральные, «чисто научные» позиции не существуют; поэтому ученые, пытающиеся стоять на таких позициях, тешат себя иллюзией.

Одной из важнейших предпосылок успешной научно-экспериментальной работы является правильное теоретическое понимание, хотя бы в первом приближении, вопроса, подлежащего изучению. При отсутствии такого понимания экспериментальное исследование может быть несознательным и случайным, а успех его весьма скромным. Отправным пунктом исследования обычно являются собственные или почерпнутые из каких-либо источников данные, стимулирующие появление в голове воспринимающего субъекта проблемного вопроса, в связи с которым формируется ориентировочная гипотеза, устанавливается цель исследования, создается план ее достижения, а затем осуществляется экспериментальная работа. Полученный фактический материал анализируется и сопоставляется с ориентировочной гипотезой, при этом она может оказаться в основном или частично правильной или целиком неверной. В зависимости от цели и результата исследование может ограничиться проделанной работой или продолжаться далее.

Важной предпосылкой успешной научно-экспериментальной работы наряду с общей, философской теорией являются частные теории и отдельные теоретические взгляды. Одной из причин слабой разработки некоторых вопросов высшей нервной деятельности человека является отсутствие четкого теоретического понимания, подчас даже в первом приближении, этих вопросов. Особенно слабо разработан вопрос о второй сигнальной системе. Одним из следствий этого явилось то, что названная система превращена как бы в универсальный ключ, с помощью которого нередко закрывают, именно закрывают, различные неясные факты, полученные при изучении нервной деятельности человека. Так, если у испытуемого не удалось образовать условный рефлекс, то обычно вместо серьезного выяснения причин этого утверждают, что рефлекс заторможен второй сигнальной системой. Если медленно протекает угашение условной реакции, то и в данном случае вина адресуется к речевой системе и т.п. Например, многие авторы при использовании методики речевого подкрепления объясняют факт отсутствия или недостаточной стойкости двигательных реакций «тормозящим влиянием со стороны второй сигнальной системы» (С.С. Смайльс, 1959; О.М. Гриндель, Б.Г. Спирин, 1960, и др.)

История науки убедительно показывает, что естествоиспытатели не могут обойтись без философии, что они вынуждены осознанно или стихийно прибегать к ней при выборе путей подхода к решению задачи исследования, при сборе фактического материала и, особенно, при обобщении его. Нейтральные, «чисто научные» позиции не существуют; поэтому ученые, пытающиеся стоять на таких позициях, тешат себя иллюзией.

Одной из важнейших предпосылок успешной научно-экспериментальной работы является правильное теоретическое понимание, хотя бы в первом приближении, вопроса, подлежащего изучению. При отсутствии такого понимания экспериментальное исследование может быть несознательным и случайным, а успех его весьма скромным. Отправным пунктом исследования обычно являются собственные или почерпнутые из каких-либо источников данные, стимулирующие появление в голове воспринимающего субъекта проблемного вопроса, в связи с которым формируется ориентировочная гипотеза, устанавливается цель исследования, создается план ее достижения, а затем осуществляется экспериментальная работа. Полученный фактический материал анализируется и сопоставляется с ориентировочной гипотезой, при этом она может оказаться в основном или частично правильной или целиком неверной. В зависимости от цели и результата исследование может ограничиться проделанной работой или продолжаться далее.

Важной предпосылкой успешной научно-экспериментальной работы наряду с общей, философской теорией являются частные теории и отдельные теоретические взгляды. Одной из причин слабой разработки некоторых вопросов высшей нервной деятельности человека является отсутствие четкого теоретического понимания, подчас даже в первом приближении, этих вопросов. Особенно слабо разработан вопрос о второй сигнальной системе. Одним из следствий этого явилось то, что названная система превращена как бы в универсальный ключ, с помощью которого нередко закрывают, именно закрывают, различные неясные факты, полученные при изучении нервной деятельности человека. Так, если у испытуемого не удалось образовать условный рефлекс, то обычно вместо серьезного выяснения причин этого утверждают, что рефлекс заторможен второй сигнальной системой. Если медленно протекает угашение условной реакции, то и в данном случае вина адресуется к речевой системе и т.п. Например, многие авторы при использовании методики речевого подкрепления объясняют факт отсутствия или недостаточной стойкости двигательных реакций «тормозящим влиянием со стороны второй сигнальной системы» (С.С. Смайльс, 1959; О.М. Гриндель, Б.Г. Спирин, 1960, и др.)

Все это показывает, что И.П. Павлов имел достаточно оснований считать условный раздражитель сигналом.

Понимание И.П. Павловым условного раздражителя как сигнала привело его к признанию сигнальной деятельности коры. Он писал: «…физиологическая роль коры больших полушарий, с одной стороны, замыкательная (по механизму), с другой, - сигнализационная (по значению), притом с переменной сигнализацией, в точном соответствии с внешними условиями». И.П. Павлов учитывал не только «внешнее», но и «внутреннее сигнализирование». Особенно большое значение он придавал раздражениям, идущим от двигательного аппарата.

В 1932 г. в связи с приходом к идее о первой и второй сигнальных систем И.П. Павлов переосмыслил содержание понятия «сигнал». Он говорил: «Если наши ощущения и представления, относящиеся к окружающему миру, есть для нас первые сигналы действительности, конкретные сигналы, то речь, специально, прежде всего кинестезические раздражения, идущие в кору от речевых органов, есть вторые сигналы, сигналы сигналов». В этом высказывании, которое, кстати сказать, не является единичным, допущена неточность. Сигналами могут быть раздражители, а ощущения и представления есть образы, отражения этих сигналов. Сигнал, как говорилось выше, является условным знаком, для которого совсем не обязательно иметь даже отдаленное сходство с сигнализируемым. В отличие от него, ощущения, восприятия и представления отражают реальные свойства предметов объективной действительности, они есть копии отображаемого.

Действительным сигналом является не всякий внешний раздражитель, а только такой, который выполняет функцию знака. С этой точки зрения, как уже отмечалось, в роли сигнала выступает условный раздражитель, поскольку он служит предвестником безусловного. Что же касается раздражителей, не несущих информации о других объектах, тем более ощущений, восприятий и представлений, то они не являются сигналами. Эта мысль соответствует современному пониманию сигнала, сложившемуся в семиотике. Так, А.А. Ветров (1965) отмечает, что знаковая ситуация имеется всюду, где один раздражитель указывает на другой, отсылает к нему, сигнализирует его; эта ситуация отсутствует там, где раздражитель вызывает действие на себя, не сигнализирует ни о чем. Далее автор правильно заметил, что нет знака без значения его. Подобной точки зрения придерживаются многие авторы (В.И. Мальцев, 1965, и др.).

Чем же объяснить тот факт, что И.П. Павлов вкладывал разные значения в термин «сигнал»? Дело в том, что великий ученый, в связи с появлением у него идеи о второй сигнальной системе, слова назвал вторыми сигналами действительности. Это название, если его относить к непосредственным условным раздражителям, не может вызвать серьезных возражений.

На самом деле условный раздражитель является сигналом безусловного, вместе с тем сигналом того же безусловного раздражителя служит и слово – название условного агента, поскольку и оно может вызывать те же реакции, что и обозначаемый им раздражитель. Эти два сигнала имеют не только общие, но и некоторые особенные черты; одна из них состоит в том, что непосредственный условный раздражитель физиологически ближе стоит к безусловному. Имея в виду это, вполне логично назвать непосредственный раздражитель первым сигналом, а его словесное обозначение – вторым сигналом. Однако, если ко вторым сигналам относить только слова, обозначающие условные раздражители, то общее число таких сигналов окажется очень небольшим, - оно будет зависеть от жизненного опыта человека и постоянно изменяться в связи с угасанием одних и выработкой других условных рефлексов. Отсюда видно, что введение понятия «второй сигнал», если в него вкладывать указанное выше содержание, существенных положительных изменений в сложившиеся представления не вносит, но таит в себе некоторые затруднения.

И.П. Павлову удалось избежать затруднений: он все слова, независимо от того, обозначают они условный, безусловный или индифферентный раздражитель, назвал вторыми сигналами.

Рассмотрение слова как сигнала оправдано с физиологической точки зрения. Всякий сигнал имеет объективное содержание, каковое составляет его значение. Сигнал, его значение и условно установленная связь между ними отражаются в голове человека; поэтому при воздействии на мозг первого из них воспроизводятся следы второго. Подобная картина имеет место и в случае восприятия словесных раздражителей. В процессе овладения языком в мозгу человека отражаются исторически выработанные и объективно существующие связи между словами и их содержанием. При восприятии слова в силу наличия ранее выработанных временных связей возникает возбуждение не только в клетках, к которым адресуется это слово, но оно может содружественно появляться и в клетках, в которых отразилось его содержание.

Слово является условным знаком раздражителя, оно не имеет сходства с ним. Такого понимания придерживались многие ученые и в их числе Л.А. Орбели, который помимо другого и за это подвергся резкой критике на Объединенной сессии АН и АМН СССР и был обвинен в идеализме (Г.Ф. Александров, 1950, и др.). Эти обвинения оказались столь эффективными, что до сих пор некоторые физиологи опасаются говорить о слове как об условном знаке. Чтобы устранить это опасение, а также показать правильность взгляда Л.А. Орбели на рассматриваемый вопрос, коротко остановимся на выступлении Г.Ф. Александрова.

Рассмотрение слова как сигнала оправдано с физиологической точки зрения. Всякий сигнал имеет объективное содержание, каковое составляет его значение. Сигнал, его значение и условно установленная связь между ними отражаются в голове человека; поэтому при воздействии на мозг первого из них воспроизводятся следы второго. Подобная картина имеет место и в случае восприятия словесных раздражителей. В процессе овладения языком в мозгу человека отражаются исторически выработанные и объективно существующие связи между словами и их содержанием. При восприятии слова в силу наличия ранее выработанных временных связей возникает возбуждение не только в клетках, к которым адресуется это слово, но оно может содружественно появляться и в клетках, в которых отразилось его содержание.

Слово является условным знаком раздражителя, оно не имеет сходства с ним. Такого понимания придерживались многие ученые и в их числе Л.А. Орбели, который помимо другого и за это подвергся резкой критике на Объединенной сессии АН и АМН СССР и был обвинен в идеализме (Г.Ф. Александров, 1950, и др.). Эти обвинения оказались столь эффективными, что до сих пор некоторые физиологи опасаются говорить о слове как об условном знаке. Чтобы устранить это опасение, а также показать правильность взгляда Л.А. Орбели на рассматриваемый вопрос, коротко остановимся на выступлении Г.Ф. Александрова.

Для полноты классификации сюда следовало бы отнести и слова изображаемые, т.е. производимые с помощью письма.

В «Лекциях о работе больших полушарий головного мозга» И.П. Павлов признал слово таким же реальным условным раздражителем, как и остальные, но здесь же подчеркнул серьезное качественное отличие его – многообъемлемость. Он говорил, что слово благодаря предшествующей жизни человека связано с внешними и внутренними раздражителями, приходящими в большие полушария, все их заменяет и потому может вызывать соответствующие реакции. Действительно, слова-названия безусловного или условного раздражителей при их изолированном предъявлении в некоторых случаях вызывают отчетливые реакции. Если же слово сочетать с безусловным раздражителем, то при этом, независимо от его содержания, как и на непосредственный раздражитель, образуется условный рефлекс. Однако это особые случаи, которые не дают основания любое слово считать условным раздражителем. Между тем в литературе можно встретить утверждения, объявляющие слово условным раздражителем и даже рефлексом.

Такая точка зрения нашла рельефное отражение в работе С.М. Доброгаева «Речевые рефлексы» (1947). Здесь же заметим, что автор свои ошибочные взгляды нередко приписывал И.П. Павлову и затем «развивал» их. Так, например, он заявил: «… слова человеческой речи и интонация их трактуются Павловым как реальные и, по своей нервно-физиологической сущности, условные рефлексы…». И.П. Павлов придерживался иной точки зрения; одним из подтверждений может служить следующее его высказывание: «Человеческая речь, после того как человек ей научится, остается постоянной. Значит, условные рефлексы – не то, что наши слова, здесь процесс другой».

Слова как объект восприятия является раздражителем, раздражитель же может при определенных условиях вызвать рефлекс, но сам быть таковым не может. Не может им быть, вопреки утверждению С.М. Доброгаева, и артикулирование слова. Известно, что условные рефлексы вырабатываются на основе безусловных, независимо от того, каким путем вызывается этот безусловный рефлекс. В природе не существует таких раздражителей, воздействие которыми на человека по механизму безусловного рефлекса вызывало бы произношение неизвестных ему слов.

Если придерживаться классического понимания безусловного и условного рефлексов, то ни слово, ни его артикулирование нельзя считать рефлексом. Если же утрированно, непомерно широко понимать термины «безусловный рефлекс» и «условный рефлекс», то можно многие явления органической, да и неорганической природы объявить рефлексами, однако это не сулит каких-либо выгод науке.

Высшая нервная деятельность, по И.П. Павлову, состоит из безусловных рефлексов, первой и второй сигнальных систем. К первой сигнальной системе он относил «…впечатления, ощущения и представления от окружающей внешней среды, как общеприродной, так и от нашей социальной, исключая слово, слышимое и видимое». Эту сигнальную систему составляет деятельность коры больших полушарий, обеспечивающая восприятие и обработку непосредственных раздражений. Важнейшими моментами обработки являются анализ и синтез первых сигналов. К непосредственным раздражениям следует отнести все экстеро- и интероцептивные раздражения, приходящие в кору больших полушарий, кроме второсигнальных.

Вторая сигнальная система, как считал И.П. Павлов, «… состоит из следов трех сортов: звуковых – на слышимое слово, зрительных – на письменное слово и, наконец, кинестетических, т.е. на след раздражения афферентного кинестетического пункта». Названную сигнальную систему составляет деятельность коры больших полушарий, обеспечивающая восприятие, обработку и продуцирование вторых сигналов. К этим сигналам целесообразно относить не только словесные раздражители, но и другие, выполняющие функцию обозначения первых сигналов, - например, нотные знаки и жесты глухонемых.

В понятия «первая сигнальная система» и «вторая сигнальная система» И.П. Павлов вкладывал не только физиологическое. Так, в одной из статей он отнес к первой сигнальной системе корковые клетки, непосредственно воспринимающие раздражения от внешних и от внутренних агентов, а ко второй – кинестезические, слуховые и зрительные корковые клетки словесной системы.

И.П. Павлов часто указывал на тесную связь и взаимодействие сигнальных систем. Первую сигнальную систему он считал «ближайшим проводником действительности» и указывал, что только через нее и в связи с нею имеет значение вторая сигнальная система. Несмотря на наличие существенных различий между сигнальными системами, И.П. Павлов уверенно говорил, что они подчиняются общим основным законам.

В заключение следует заметить, что И.П. Павлов не оставил широкого и цельного понимания второй сигнальной системы, он смог высказать только отдельные, к тому же не всегда вполне согласованные между собой общие соображения, которые нуждаются в серьезной дальнейшей разработке. Тем не менее, его мысли о второй сигнальной системе явились существенным вкладом в физиологию и стимулировали более полное и успешное изучение высшей нервной деятельности человека.

Хорошие результаты удается получить и в случае использования магнитофона для записи отчета испытуемого. Врач имеет возможность расширить и уточнить анамнестические данные за счет дополнения обычного способа получения этих данных описаниями больного.

Внушения могут проводиться при разных состояниях испытуемого: бодрствующем, гипнотическом и сонном. Наибольший эффект достигается при гипнотическом состоянии.